|
 На самом деле Мур очень редко обращал внимание на разные мелочи. Ему нравилась французская и русская литература, а также мировая политика. В то время в Европе уже началась война – Мур для себя день за днем, отслеживал все события на Западном фронте, в Норвегии, на Балканах и в Эфиопии. Он пишет в дневнике: «Вообще, больше всего меня интересует международное положение и мировая политика. Кто кого одолеет в Африке? Говорят, в недалеком будущем там начнется сезон дождей».
Конечно, что такой странный и нестандартно мыслящий молодой парень был одинок: Мур просто перерос сверстников, причем во всех отношениях. К тому же в их глазах он так и остался парижанином, своеобразным «мусье».
А вот в Ташкенте, в специальной школе для эвакуированных, его прозвали «Печориным». Заметьте, Печорин тоже был весьма одиноким человеком. Тем не менее, изгоем Мур тоже никогда не был. Сначала он учился в подмосковном Голицыне, а затем в нескольких московских школах, а потом, наконец, в Ташкенте. Его нигде не унижали и не преследовали, к тому же клеймо «сын врага народа» его тоже миновало, ведь Сергея Эфрона арестовали в октябре 1939-го, а расстреляли в августе 1941-го года.
Мур изо всех сил хотел стать «своим»: советским и русским – эти понятия поначалу для него сливались. К тому же арест отца и сестры вроде никак и не повлиял на его убеждения. Он оставался убежденным коммунистом до осени 1941-го года, несмотря на то, что даже в комсомоле не состоял. А в дневнике Мур пишет одно и то же: «жить настоящим», «жить советской действительностью».
Георгий Эфрон так хотел стать «советским», что даже свой вкус и свои взгляды пытался подчинять общепринятым. Так как он увиливал от обязательной тогда для старшеклассников военной подготовки, то Мур начал ходить на футбол, так как футбол любили все советские молодые люди. Истинный эстет, ценитель Бодлера и Малларме, он, как и все, хвалил «Как закалялась сталь». Он даже поддерживал критика Зелинского, когда тот разругает стихи его матери за «формализм и декаденс». Мур скажет советскому критику: «Я себе не представляю, как Гослит мог бы напечатать стихи матери – они совершенно и тотально оторванные от жизни и не имеют ничего общего с действительностью».
|
